Татьяна Соловьёва (Харьков — Полтава) Стихотворец Рассказ

1.Триумф

Да, это были настоящие стихи! Слушатели закрывали глаза и невольно покачивались в их ритме, отрываясь от реальности.

Пусть бригантинные тени

просят штормящих глаз —

Уйдут паруса не с теми,

с кем так хорошо сейчас*…

Небольшой зал в старом особняке, выделенном городскому отделению Союза писателей, был полон. Три пятых совсем юные девушки-подростки. Барышни средней свежести. Молодые люди отрешённого вида. Запахи умопомрачительных духов и слабоалкоголки. И островки безмятежного спокойствия, излучаемого людьми более солидного возраста…

Низкий прокуренный голос стоящего на сцене поэта, похожего то ли на Джона Леннона, то ли на Гарри Поттера, проникал в неискушённые сердечки поклонниц, заставляя их биться в такт стихам…

Когда бледный от нервного напряжения стихотворец закончил своё выступление, сопровождаемое громом аплодисментов, девушки толпой устремились к нему с букетами цветов — так они покупали у автора снисходительный поцелуй в щёчку, а затем и сборник стихов с автографом.

Наконец виновник торжества, подхватив охапки букетов, пробился к немолодой женщине, стоящей у выхода из зала.

— Эдичек, — прошептала она. — Эдичек!..

— Мама, — шепнул он в ответ, — бежим, мама, пока меня не разорвали в клочья…

2. Похмелье

Эдуард застонал и проснулся. Голова трещала. Сделав усилие, встал и побрёл в ванную. Открыв кран, тупо ждал, пока польётся вода.

Только через минуту вспомнил, что воду отключили за неуплату…

Эх, мама-мамочка! Как тебя не хватает…

И куда подевались все поклонницы и приятели?..

И с работы, гады, выгнали, — морда у меня, видите ли, слишком отрешённая, без проблеска трудового энтузиазма… Можно подумать, мне самому нравилось таскать всю ночь двадцатикилограммовые лотки с хлебом!

Денег… у кого бы занять денег — сколько можно воровать по мелочам в супермаркетах?..

А мобильник где? Потерял вчера в пивнушке?..

Кое-как одевшись, вышел из квартиры.

Поднимавшийся навстречу сосед брезгливо посторонился.

«Твари! А ведь ещё год назад я пользовался французским одеколоном…»

Добравшись до телефона-автомата, непослушными пальцами начал набирать номера.

Кто-то мялся, ссылаясь на свои стеснённые обстоятельства, кто-то пытался учить уму-разуму…

В душе Эдуарда закипала злоба…

И вдруг кто-то сзади окликнул его по имени.

Эдик оглянулся и с трудом узнал в прохожем Алексея Иваныча, того самого, который когда-то возил их с юной красавицей Анжелой-Ангелиной на пикник по случаю её совершеннолетия.

«Сколько же лет прошло? — мелькнула мысль. — Анжелка после родов растолстела и подурнела… Недаром я так боялся её «залёта»… Да и потенциальная тёща сжила бы со свету…»

— Как поживаешь, Эдуард?

Чёрт! Неужели и так не видно, как он поживает?!

Но грубить Алексею Иванычу не стоило — с такой доброй и всепонимающей улыбкой смотрел он на Эдуарда.

И неожиданно для себя он заговорил.

Как сам укоротил мамины дни, приведя в дом юную шалаву, которая не ладила с Ольгой Леопольдовной, доводя её до белого каления, да и с ним самим ладила только в постели. Как сорвался после похорон матери. Как начал творить глупости, одна дурнее другой. Как остался без работы и гроша за душой. Как не далее чем вчера хотел уже наложить на себя руки…

Алексея Иваныч молчал. Словно взвешивал — откупиться, дать сотку… которую Эдуард тут же пропьёт? — и вдруг сказал:

— А знаешь, пошли ко мне. Жена у сестры, никто не помешает поговорить по душам…

От горячего наваристого супа Эдуарда разморило, а ко второму хозяин налил ему полстаканчика самодельного «первача», настоянного на ореховой скорлупе.

Эдик залпом выпил, и блаженное тепло разлилось по телу, передавшись и озябшей душе. Попросил Алексея Иваныча повторить, а на вопрос, не будет ли «перебора», заверил в обратном…

Сразу же после чая с домашним вареньем хозяин мягко заторопил гостя — жена, мол, скоро вернётся.

Довёл до лифта, и пока тот поднимался, Эдуард прислонился к стене и прикрыл глаза от яркого света лампочки. В кармане Алексея Иваныча запиликал  мобильник, он отвлёкся, а когда снова повернулся к гостю, тот уже мирно посапывал на цементном полу, подложив под голову видавшую виды кроличью шапку-ушанку.

Тщетно пытался растолкать его Алексей Иваныч. Слава Богу, осенило позвонить старому другу, живущему в соседнем подъезде, и через десять минут вдвоём они втащили бедолагу-поэта назад в квартиру, от чего тот проснулся и стал изощрённо материть обоих. Вдобавок Эдика ещё и стошнило — и стены прихожей оказались по-панковски разукрашенными… А когда Алексей Иваныч с другом героически пытались затереть следы катастрофы, гость принялся декламировать им свои новые стихи…

3. «Ещё не конец»

Однако и в историях с предрешённым финалом случаются неожиданные повороты.

В похмельном дурмане Эдуард не заметил, как очередной майдан превратился в революцию, как из страны сбежал президент, как отвалился Крым, как новоявленные горе-правители придумали антитеррористическую операцию, а лидеры мирового сообщества сумели приостановить войну на «линии разграничения».

Он лишь слегка протрезвел, когда приехала родня из соседней области и начала приводить его, точнее мамину и его, квартиру в порядок, чтобы продать, погасить долги Эдуарда, а ему самому купить какое-нибудь самое дешёвое жильё…

Тогда и возник из ниоткуда какой-то старый и давно потерянный из виду приятель Эдуарда.

— Мы волонтёрим, — объяснял он Эдуарду, — давай, присоединяйся. Ездим с концертами на линию фронта, поднимаем дух нашим ребятам…

— А у нас что, война? — удивился Эдуард.

— Ну… война не война, а линия фронта есть… Давай и ты с нами, стихи свои читать. Ну… хотя бы сыт всегда будешь. И рюмку, если надо, нальём. А вот в запой уйти не дадим, не надейся.

Однажды Эдуарда привлекли даже к поездке в столицу: требовалось почитать на очередном политическом митинге стихи великого поэта, ставшего символом нации, — а потом и свои…

Эдуарда мало интересовало название партии-организатора и её направленность — важно было «засветиться», тем более что поездка и кормёжка оплачивались.

Тогда ему чудом удалось избежать обычного для того времени столкновения толпы с полицией, рукоприкладства, слезоточивого газа: Эдик выбрался с оцепленной площади целым и невредимым…

Ещё не вполне придя в себе после пережитого шока, спустился извилистыми улочками на Подол, вышел к набережной и неожиданно оказался у невысокого храма округлой формы.

Эдуард всегда считал себя атеистом, но тут что-то словно подтолкнуло его зайти внутрь.

В просторном помещении было пусто. Утренняя служба давно прошла, а время вечерней ещё не наступило.

 Эдуард постоял у икон… И вдруг услышал внутри себя тишину… Память воскресила давно забытую картину: мама перед стоящей в серванте репродукцией известной иконы, что-то тихо шепчущая…

Обойдя храм кругом, Эдуард заметил сбоку небольшую табличку, гласившую, что здесь почти полтора века назад отпевали самого Тараса Шевченко, поэта-пророка, имя которого в своё время сплотило нацию, а ныне стало предметом жарких споров и даже чуть ли не раскола по извечному принципу: свой — чужой…

Вернувшись к входу, прочёл: «Храм Різдва Христова».

И впервые в жизни ему захотелось перекреститься.

В ту же ночь к нему во сне явилась уже почти забытая Муза, и он услышал её шёпот:

«Смутное время… Буря…

Зацепись за обломки…

Но что дальше?..

Стойкость без мыслей о счастье бессмысленна…

Хаос…

Но ещё не конец».

_______________________

*Использован фрагмент стихотворения Сергея Отводенко (Харьков), любые другие возможные совпадения с конкретными людьми и событиями являются авторским вымыслом.

Редакция 27 августа 2023 г.